Фромм также справедливо замечает, что злокачественная агрессия не порождается животными инстинктами, она не нужна для физиологического выживания человека, несмотря на то, что представляет важную составную часть психики человека. Более того, Фромм полагает, что одним из доказательств того, что злокачественная агрессия не коренится в природе человека, является тот факт, что она может доминировать в отдельных культурах и у отдельных индивидов, а у других вовсе отсутствует. Отсюда исходит справедливое, по нашему мнению, утверждение Фромма о том, что деструктивность возникает как реакция на психические потребности человека, и является результатом взаимодействия различных социальных условий и экзистенциальных потребностей человека. Подобные взгляды Фромма прямо или косвенно поддерживают Р. Уэлдер, В. Михаэлис, О. Фенихель, К. Томпсон, Э. Берн, Дж. Доллард (36) и др.
Рассматривая злокачественную агрессию на примерах И. Сталина, Г. Гиммлера, А. Гитлера, Э. фон Саломона, Фромм не просто называет источником подобной деструктивности скрытую или явную патологию, но и убедительно доказывает это. Иными словами, Фромм, по сути, совершенно верно утверждает, что злокачественная агрессивность не только не инстинктивна, но и не является нормой поведения психически здорового человека: «инстинкт смерти относится к психопатологии и не является, как предполагал Фрейд, составной частью нормальной биологии» (37) .
Следует особо подчеркнуть, что Фромм, с одной стороны, утверждает существование противостояния некрофилии и биофилии, некрофильных и биофильных черт и тенденций в человеческом характере, выстраивая своего рода дихотомию, подобную фрейдовской дихотомии Эрос — Танатос. С другой стороны, он, в противоположность теории Фрейда об «инстинкте смерти», разделяет точку зрения многих биологов и психологов, что имманентное свойство любой живой субстанции — жить и сохраняться в жизни. Тенденция к сохранению жизни и борьбе против смерти, по его мнению, является элементарнейшей формой биофильного ориентирования и присуща любой живой материи. Для доказательства этого утверждения Фромм приводит слова Спинозы: «Всякая вещь, насколько от нее зависит, стремится пребывать в своем существовании (бытии)», причем это стремление определяется Спинозой как «действительная … сущность самой вещи» (38) .
Объясняя противостояние биофильных и некрофильных тенденций в характере человека, Фромм говорит, что он имеет в виду не дуализм двух устойчивых и пребывающих в постоянной борьбе инстинктов. Это, по Фромму, дуализм двух противоположных тенденций. Одна из них — первичная и основополагающая тенденция всего живого, выражающаяся в стремлении удерживаться в жизни. Вторая — ее противоположность, которая появляется тогда, когда человек упускает или не может реализовать первую тенденцию. Иными словами, «инстинкт смерти» появляется, разрастается и берет верх, если не развивается «Эрос». Отсюда инстинкт жизни, по Фромму, представляет собой первичную потенциальность в человеке, а «инстинкт смерти» — вторичную.
Развивая мысль Фромма, уместно вспомнить, что он считал творчество прямой противоположностью некрофилии. Таким образом, творчество, по нашему мнению, можно соотнести с биофилией, с инстинктами жизни. Теперь понимание биофильных и некрофильных тенденций в человеческом характере, как соответственно креативных и деструктивных объясняет утверждение Фромма о том, что желание разрушать появляется тогда, когда не может быть удовлетворено желание создавать (39) . Иными словами, в человеке «начинает доминировать одна лишь тварность» (40) , т.е. стремление разрушить все вокруг себя, когда творческое начало человека подавляется неблагоприятными условиями его существования. Эти утверждения дают основания полагать, что жизнь и креативность в человеке первичны, смерть и деструктивность — вторичны.
Подобный взгляд на проблему соотношения «инстинктов жизни» и «инстинкта смерти», Эроса и Танатоса, креативности и деструктивности, признающий противопоставление этих противоположностей, отрицает понимание такого противопоставления как дуализма. На самом деле, дуализм подразумевает противостояние двух начал, равных по силе. В данном же случае речь идет о главенстве биофильных тенденций над некрофильными, что означает первичность креативности и вторичность деструктивности. Более того, по нашему мнению, неверно смотреть на противоположность этих тенденций только как на противоположность жизни и смерти. Они должны пониматься более широко, как тенденции к созиданию и к разрушению, причем только по отношению к деятельности человека, а не к его биологии, как это было у З.Фрейда, который обосновал существование влечений к жизни и смерти фактом существования биохимических процессов синтеза и распада.
Конечно, необходимо признать, что правила мира, в котором живет человек таковы, что, даже созидая, человек разрушает. Так, строя мир вокруг себя, преобразовывая его в соответствии со своими желаниями, человек разрушает его первозданность. Можно сказать, что даже первобытный человек, который жил «в согласии с природой», разрушал ее, разбивая камни для производства орудий труда — топора, наконечников стрел и пр. Подобно этому скульптор разрушает камень для создания своих произведений. Этот камень, в свою очередь, был добыт из разрушаемой людьми горы. Перечисление деструктивных действий людей в процессе креативности можно продолжать до бесконечности, но это не дает нам права говорить о том, что деструктивность — основа преобразований, основа креативности.
Идея Э.Фромма об «инстинкте жизни» как первичной потенциальности в человеке, а об «инстинкте смерти» как о вторичной потенциальности имеет принципиальное значение. Она методологически важна для пересмотра восходящей к С. Шпильрайн традиции понимания деструкции как основы становления, которая в настоящее время проявляется в рассмотрении человека как сугубо деструктивного существа. Именно с такой позиции самотрансценденция человека считается некоторыми современными исследователями антропологическим основанием человеческой деструктивности. Именно с такой точки зрения фундаментальные характеристики человеческой природы, такие, как открытость, свобода и даже творчество, считаются приобретенными в результате действия человеческой деструктивности как способности человека выйти за свои пределы. Само же существование человека рассматривается как противостояние человека миру, в котором он существует.
На самом деле, Шпильрейн, приводя пример с деструкцией половых клеток и принимая эту деструкцию за основу развития, по нашему мнению, была не совсем точна. Конечно, половая клетка начинает разрушаться в присутствии клетки противоположного пола, превращаясь во что-то новое, но это лишний раз показывает, что живая клетка имеет некую генетическую «программу» дальнейшего развития. Подобные «программы», заложенные в отцовской и материнской клетках, срабатывают при их «ощущении» присутствия друг друга и не срабатывают в другом окружении. Если бы подобной генетической программы не существовало, то клетки либо попросту не взаимодействовали бы друг с другом, либо, в крайнем случае, мужская клетка разрушила бы женскую, не имеющую программы развития. Отсюда развитие клеток, их преобразования исходят из имманентно присущей живой материи способности к развитию.
Идея Фромма о первичной и вторичной потенциальности также важна при анализе природы человека. Определяя человека как активное начало, как стоящего между внутренним и внешним, между очеловеченным и внечеловеческим, мы говорим, что человек по своей воле находится в процессе «нарушения» этой границы между противоположностями. Такой процесс «нарушения», выхода за собственные пределы является сплавом отрицания, связанного с выходом за пределы наличной формы (для выхода за пределы необходимо разрушить имеющееся) и конструирования (деконструкции), т.е. позитивной и негативной креативности. Признавая, что сам выход за пределы есть начало нового, по нашему мнению, ошибочно делать вывод о том, что в данном случае первична деструктивность. Не следует забывать, что выход за пределы формы, сопровождающийся деструкцией старой формы, не является самоцелью. Человек, стараясь выйти за собственные пределы, всегда имеет цель такого выхода, которую можно обозначить термином смысл. Подобная цель необходима для деконструкции старой формы и создания новой. Именно поэтому человек прежде, чем выйти за свои пределы, т.е. произвести деконструкцию старой формы, должен произвести акт созидания — т.е. создать цель деконструкции. Иными словами, человек в своем психическом мире, ментальной (психической реальности) создает прообраз результата своего выхода, без которого не было бы преобразования, а выход за свои пределы вылился бы в тотальную деструкцию.
Таким образом, проведенный анализ еще раз подтвердил первичность креативности и вторичность деструктивности в деятельности человека. Более того, противоположное утверждение о первичности деструктивности делает невозможным существование живой материи, которая стремилась бы к деструкции, еще не успев образоваться. Именно поэтому следует признать, что созидание, творчество, а не деструкция являются атрибутами материи, природы (41) . Деструктивность же в разнообразии своих форм следует рассматривать как одно из средств креативности, как «побочный эффект». Иными словами, перефразируя слова Фрейда о том, что Танатос является «побегом Эроса» (42) , можно сказать, что деструктивность является побегом креативности.
|
. Вот он передо мной, теперь и я могу произнести речь.
, то:
Эрос и Танатос.